C. Н. Дурылин. Церковный собор и Русская Церковь

С. Н. Дурылин. Церковный собор и Русская Церковь. М., 1917.Впервые публикуется в электронной форме брошюра, написанная С. Н. Дурылиным в ходе подготовки к Поместному Собору 1917 — 1918 года. Правописание и пунктуация приближены к современным. Места, выделенные в тексте разрядкой, переданы курсивом. Номер страницы — сверху.

Первое издание: Дурылин C. Н. Церковный собор и Русская Церковь. М.: Универсальная библиотека, 1917.

ЦЕРКОВНЫЙ СОБОР и РУССКАЯ ЦЕРКОВЬ.

I.

«Верую во единую, святую, соборную и апостольскую Церковь», — так учит всех православных христиан верить в Церковь Символ веры. Только та Церковь пребывает в истине, к которой приложимы все указанные Символом веры признаки: единство, святость, соборность и преемство от апостолов. «В Никейском Символе Церковь исповедует свою веру в самое себя, как во «единую, святую, соборную и апостольскую», потому что она себя признает орудием и сосудом Божественной благодати и дела свои признает за дела Божьи, а не за дела лиц, по-видимому ее составляющих. В сем исповедывании она показывает, что знание о ее существовании есть также дар благодати, даруемой свыше и доступной только вере, а не разуму. Церковь видимая не есть видимое общество христиан, но Дух Божий и благодать таинств, живущих в обществе. Посему и видимая Церковь видима только верующему, ибо для неверующего таинство есть только обряд и Церковь только общество. Верующий, хотя глазами тела и разума видит Церковь только в ее внешних появлениях, но сознает ее духом в таинствах и в молитве и богоугодных делах. Посему он не смешивает ее с обществом, носящим имя христиан, ибо не всякий говорящий «Господи, Господи» действительно принадлежит роду избранному и семени Авраамову. <Стр. 4> Верою же знает истинный христианин, что единая, святая, соборная и апостольская Церковь никогда не исчезнет с лица земли до последнего суда всей твари, что она пребывает на земле невидимо для глаз плотских и плотски мудрствующего ума в видимом обществе христиан, точно так же, как она пребывает видимою для глаз веры в Церкви загробной, невидимой для глаз телесных. Верою же знает христианин и то, что Церковь земная, хотя и невидима, всегда облечена в видимый образ; что не было, не могло быть и не будет того времени, в которое исказились бы таинства, иссякла святость, испортилось учение… Святая Церковь исповедует и верует, что никогда овцы не были лишены своего Божественного Пастыря, и что Церковь никогда не могла ошибиться по неразумию (ибо в ней живет разум Божий), ни покориться ложным учениям по малодушию (ибо в ней живет сила Духа Божия).

«Церковь называется единою, святою, соборною (кафолическою и вселенскою), апостольскою потому что она едина и свята, потому что она принадлежит всему миру, а не какой-либо местности, потому что ею святится все человечество и вся земля, а не один какой-нибудь народ или одна страна; потому что сущность ее состоит в согласии и в единстве духа и жизни всех ее членов по всей земле, признающих ее; потому, наконец, что в писании и учении апостольском содержится вся полнота ее веры, ее упования и ее любви». «Церковь — истина и в то же время жизнь христианина»1.

Приведенные слова А. С. Хомякова хорошо <Стр. 5> показывают, что существо Церкви и смысл жизни человечества в Церкви не укладываются ни в какие внешние, сторонние, формальные определения: как живая жизнь, Церковь бесконечно шире и глубже всяких определений; как жизнь земная во Христе, неразрывно связующаяся с жизнью бессмертной и небесной во Христе же, в Боге, жизнь Церкви неисчерпаема по своему содержанию, безгранична по своему охвату: для нее нет прошедшего, она включает в себя будущее уже теперь же в настоящем, для нее не существует времени и ее не ограничивает пространство. Поэтому и те признаки Церкви, которые указывает Символ веры, не должны быть понимаемы внешне и формально: они все соединены между собой неразрывно, и один вытекает из другого, как все вместе — из существа того откровения о Церкви, которое дано Христом и утверждено апостолами. Единство Церкви теснейшим образом связано с ее соборностью, но то и другое возможно лишь потому, что Церковь свята, обладает нерушимой святостью, которая преодолевает земную раздробленность и природную разобщенность верностью апостольскому, а через апостолов — Христову устроению Церкви: если бы Церковь не хранила неизменной верности Христу, она не была бы свята; если б она не была свята, она не могла бы быть соборной, она не могла бы быть единой. Все определения Церкви нерасчленимы также, как нерасчленимо ее существо, как непеременимо ее основание — Христос. Оттого-то и сказал апостол: «Церковь Бога жива — столп и утверждение истины» (1 Тим. 3, 15).

Из всех указанных свойств Церкви, внутренно <Стр. 6> неотторжимых одно от другого, нам важно сейчас остановиться на одном — на ее соборности: Церковь истинная есть Церковь соборная. Что это означает? По катехизическому определению Церковь называется соборной в том смысле, что «она не ограничивается ни местом, ни временем, ни народом, но заключает в себя истинно верующих всех мест, времен и народов». Церковь не признает никакого внешнего — государственного, политического, социального, национального, культурного, имущественного или иного — разделения для своих членов: все эти разделения — не в Церкви и не от Церкви. Она построена на словах апостола: «несть еллин, ни иудей, обрезание, ни необрезание, варвар и скиф, раб и свобод, но всяческая и во всех Христос» (Кол. 3, 11). Задача Церкви собрать все народы и даже всю тварь в Церковь: посылая апостолов на проповедь Христос заповедовал им «шедше убо научите вся языки» (Мф. 28, 19) «шедше в мир весь, проповедите евангелие вся твари» (Мрк. 16, 15).

В связи с указанной задачей у Церкви нет пределов, кроме положенных Богом пределов существования твари, совершенной Им. В этом смысле «Церковь соборная» значит Церковь вселенская, всемирная. Однако было бы совершенно неосновательно придать словам «вселенная и всемирная» смысл исключительно пространственный и численный, понимать, что Церковь вселенска и всемирна лишь оттого, что она распространена по всему миру. Бывали эпохи в жизни Церкви, когда пределы ее распространения ограничивались одним городом — первоначальная Церковь в Иерусалиме — или сжимались до тесного <Стр. 7> пространства, не включавшего в себя даже всей территории Европы: эпоха грозного торжества Ислама от Пиренеев до Китая, — и все же Церковь продолжала быть соборной и вселенской. В указанные эпохи, при понимании соборности и всемирности Церкви, как пространственного и численного распространения Церкви в мире, — всемирными пришлось бы считать никак не Церковь, а языческую религию Рима и Ислам. Свойство вселенской соборной Церкви не зависит от распространения на земле ее последователей, не стоит в связи с теми или иными земными ее судьбами, потому что оно связано всецело с внутренним существом Церкви, которое не подлежит никаким переменам и не зависит от сил земных. Самое именование Церкви в нашем Символе веры не вселенской, не всемирной, а соборной учит нас более глубокому пониманию этого слова, для нас чрезвычайно важному, так как от него зависит весьма многое в жизни Церкви, в нахождении и устроении правильных форм этой жизни. По глубокомысленному суждению А. Хомякова, славянским переводчикам Символа веры «и на мысль не пришло определять Церковь географически или этнографически. Они остановились на слове соборный; собор выражает идею собрания не только в смысле проявленного, видимого соединения многих в каком-либо месте, но и в более общем смысле всегдашней возможности такого соединения, иными словами: выражает идею единства во множестве. Церковь кафолическая есть Церковь по всему или по единству всех, Церковь свободного единодушия, единодушия полного»2.

<Стр.8 >

Соборность Церкви есть, таким образом, соединенность и собранность всех во едино, единство не формальное и не внешними признаками и способами образуемое (каково, например, единство классовое, государственное, общественное), но единство органическое, нерасторжимое, подобное единству тела, части коего не могут быть отторгнуты от целого без гибели самих этих частей. Соборность Церкви, по слову апостола, есть «единство духа в союзе мира» (Еф. 4, 3). Церковь тем и отлична от всякого иного собрания людей в одно целое (каковы государство, народ, класс, партия и т.п.), что она есть не простое единение во имя определенной цели, не простое собрание и организация, пользующаяся внешними средствами и методами для решения более или менее значительных задач: Церковь не хочет достигать единства никаким другим способом кроме собрания, т.е. единением во имя и помощью Единого Христа Господа, указавшего путь такого единения: «Да будут едино, яко же и мы» (Иоанн 17, 11).

Отсюда явствует, что Церковь является соборной и по самому способу ее строительства, самому характеру своего устроения: Церковь земная расти и развиваться может только одним путем — свободного собирательства верующих и свободного же их общения во Христе, совершаемого на основе Евангелия, таинств и апостольских установлений. Ни количественное превосходство, ни пространственное распространение, ни внешняя сила и авторитет церковных учреждений сами по себе вовсе не являются показателями истинности Церкви и ее правильного евангельского и апостольского устроения: все эти признаки чрезвычайно ненадежны и шатки. Наоборот, есть несравненно <Стр. 9> более прочный признак того, что Церковь жива в данное время, в данной исторической действительности: это — степень соборования в Церкви, степень церковного единения всех живущих в Церкви. Внешние формы этого единения в разные эпохи могут быть весьма разнообразны, но существо дела в том, чтобы был на лицо самый факт этого соборного единения, этой церковной всепроникающей общительности. Для этой церковной общительности, для этого церковного единодушия, которое влечет за собой единомыслие, в Церкви есть много путей — от самых незримых и еле проверяемых (такова, например, всецерковная молитва за всю Церковь и молитвенное взаимоединение всей Церкви) до путей, при всей своей внутренней сложности и внутренней таинственности открытых и вовне, явных и в своих внешних, исторически оформленных проявлениях. Таковы церковные соборы — поместные и вселенские.

Было бы грубой ошибкой изучать их историю, знакомиться с их устроением, определять состав их членов, рассматривать предметы их деятельности, наконец, обсуждать способы их осуществления и созывания в наши дни, забывая или недостаточно памятуя о внутреннем их смысле, о связи их организации и назначения с общим существом Церкви и ее высоким назначением. Собор вселенский или поместный есть лишь одна из форм церковной соборности, при том лишь тогда живая и жизнеспособная, когда она преисполняется живым духом — духом соборного общения, духом соборности, неизменно стремящейся к «единству духа в союзе мира». Если б собор был лишен, по несчастью, этого <Стр. 10> духа или, по крайней мере, искреннего и живого стремления к нему, он превратился бы в простое собирательное учреждение, может быть, и не бесполезное само по себе, но для высоких целей Церкви вовсе не пригодное, как явно неспособное, по духовной немощи своей, их осуществлять. Соборность не есть простая выборность и коллективность, пригодная для решения дел политических и общественных: как Церковь не повторяет собою государства, нации, общества, класса, партии, а представляет нечто соврешенно иное, с ними не схожее, преследующее свои особые задачи своими особыми же способами, — так и соборность есть нечто совсем иное, чем выборность и коллективность. В истории Церкви известны соборы, превосходно организованные с точки зрения коллективности, представляшие многочисленнейшие коллективы, соборы авторитетные по своему составу и, казалось бы, тем самым очень убедительные и правомочные, — и все же решения их были отвергнуты Церковью, отвергнуты именно потому, что эти решения не были голосом Церкви, голосом внешне-неопределенного, но внутренно-несомненного церковного единства. Таков был, например, собор 359 года в городе Римини, составивший полуарианский символ веры; на нем присутствовало 400 епископов. Наоборот, многие вселенские соборы, решения коих были приняты всей Церковью и в течение веков стоят ненарушимо в церковной совести и сознании, были весьма малочисленны и неполны по своему составу: так, на 1-м вселенском соборе присутствовало лишь 318 отцов Церкви, на 2-м еще меньше: всего 150. Количественный признак, большинство внешнее, — все это, весьма важное для учреждений нецерковных, — для Церкви <Стр. 11> имеет весьма мало значения, именно потому, что Церковь верит, что «дух, — а стало быть и истина, — дышит где хочет» (Иоанн, 3, 9), и благоприятствующие условия для его проявления создаются не внешними действиями и способами, а внутренней верностью Церкви и ее началам, — в том числе началу соборности, т. е. началу обязательного единодушия усилий к отысканию истины, к обретению непреходящей правды. С церковной точки зрения, основывающейся на прямом смысле учения Христова, лишь тот собор церковный будет и соборен и церковен воистину, который будет освящен и возглавлен незримым присутствием Духа Святого. Собор есть великое и страшное дело, ибо у него и соборавшихся на него нет срединного пути между истиной и ложью, добром и злом; Церковь не знает иных соборов, кроме истинных и ложных: истинным же или ложным всякий собор может оказаться не потому, велик ли он был по составу, достаточно ли на нем был проведен принцип коллективности и выборности и т. д., а потому исключительно, проявился ли на нем дух чистого церковного единения, пропитан ли он был в отыскании истины духом во Христе общающейся соборности, соизволилось ли Духу Святому явить на нем Свою силу и премудрость.

Собор церковный должен быть голосом всей Церкви — голосом прямым, чистым и явным, и вся Церковь, это не только общество живущих в данное время на данном пространстве земли епископов, клира и мирян, это — и Церковь уже отошедших к Богу праведных: голос святых учителей Церкви и апостолов. Было бы тяжким нарушением <Стр. 12> духа и идеала соборности, если б, созывая собор, мы забыли или недостаточно помнили об этом голосе: он-то, звучащий в церковном учении, в творениях отцов Церкви, живущий в живом опыте Церкви, в жизнечувстве и мысли живых подвижников церковных, и может прежде всего научить нас соборному сознанию и соборному единомыслию, может приобщить нас к живому духу соборности, так как он доносится до нас из тех времен церковного бытия, когда церковная соборность была особенно жива, действенна и явна.

Церковный собор обязывает созывающих его и ожидающих от него обновления для Церкви к весьма многому: прежде всего к большому единению с Церковью — с храмом, подвижничеством, с церковной мыслью и церковным опытом, — и к единению между отдельными членами Церкви — между епископом, клиром и мирянами, взаимодействие и живое общение которых и есть лучшая почва для Собора.

Итак, Собор Церковный — как и ожидаемый и столь желанный нами поместный собор русской Церкви — есть один из органов церковной соборности, составляющий один из существеннейших признаков истинной Церкви.

Нам предстоит ближе подойти к задачам, составу и деятельности соборов как в древней Церкви, так и в русской поместной церкви в до-петровскую эпоху.

II.

Первым собором христианской церкви был апостольский собор в Иерусалиме. Сведения о нем заключены в 15 главе «Деяния апостолов» и <Стр.13> никогда не подвергались никакому сомнения со стороны новозаветной ученой критики: подлинность «Деяний» всегда стояла вне сомнения даже для самых скептических умов. Сведения эти драгоценны: на всем протяжении истории Церкви мы не найдем другого примера, который давал бы нам столь полный и совершенный образ Церковного Собора, какой дает Апостольский Собор в Иерусалиме, никогда впоследствии не проявлялась с такой силой и полнотой самая сущность церковной соборности, единомыслия и единодушия, как на этом соборе. Апостольский собор был созван по вопросу, волновавшему тогда всю Церковь: должно ли язычников, обратившихся к христианству, подвергать предварительно обрезанию иудейскому. Желая прекратить разногласия в Церкви по этому поводу, апостолы Павел и Варнава пришли в Иерусалим и представили все дело на решение всей Церкви, на соборное решение. В соборе приняла участие вся Церковь: наряду с апостолами Петром и Иаковом, чьи речи приводятся в «Деяниях», участие в обсуждении дела и его разрешении принимали также пресвитеры (15, 6, 22), братия (15, 23), вся Церковь (15, 22). Хотя ни одна речь кого-либо из присутствовавших, кроме речей двух апостолов, не приведена в «Деяниях», однако нет никакого сомнения, что все присутствовашие принимали деятельное участие на соборе: это явствует из слов: «тогда умолкло все собрание и слушало Варнаву и Павла» (15, 12), — очевидно, что умолкнуть все собрание могли лишь в том единственном случае, если до того оно говорило, т. е. принимало деятельное участие в обсуждении дела. В «Деяниях» находим свидетельство и того, что единомыслие, к которому <Стр.14> пришел собор, создалось не сразу; из слов «Деяний», что апостол Петр начал свою речь «по долгом рассуждении» (15, 7), следует заключить о предшествующих речи разногласиях и спорах на соборе. «Деяния» дают явное доказательство и того, что вся Церковь, т.е. все верующие, бывшие на соборе принимали участие не только в рассуждениях собора, но и в его решениях, которые были приняты на соборе: заключение соборного обсуждения дела находим мы в стихе 22: «Апостолы и пресвитеры со всею Церковью рассудили». Что все присутствующие, а не одни только апостолы принимали участие в решении собора, окончательно явствует из самой формы соборного постановления, принятого в Иерусалиме и обращенного к живущим вне его; обращение это начинается словами: «Апостолы и пресвитеры и братия находящимся в Антиохии, Сирии и Киликии братиям из язычников: радоваться!» (15, 23).

Несмотря на краткость сведений о первом соборе, сохранившихся в «Деяниях», они дают все, что нужно для суждения о нем и о самой сущности церковного собора. Собор представляет всю Церковь: апостолов, пресвитеров, народ; дело веры, дело церковное — дело всей Церкви без разделений. Таково было мнение и древнейших церковных писателей. Так, св. Игнатий Богоносец извещает магнезиан: «старайтесь все исполнять в единомыслии Божием, ничего не делайте без епископов и пресвитеров, не думайте, чтобы что-либо, совершаемое вами отдельно, могло быть правильно; в общем собрании должна быть у вас одна молитва, одно прошение, одна мысль, одна надежда в любви и непорочной радости».

<Стр.15>

То же утверждает св. Амвросий Медиоланский: «Церковь есть общее право всех; сообща она молится; сообща она работает; сообща испытуется». У Иоанна Златоуста находим ту же мысль: «Тело Церкви питается при взаимной связи его членов», а в своих беседах на «Деяния Апостолов» этот вселенский учитель выставляет действия апостолов в первоначальной церкви и, в частности, действия апостола Петра на апостольском соборе, как нерушимый пример для всех деятелей Церкви, как лучший образ соборного действовани: «Петр дает сначала произойти рассуждению в Церкви, а потом и говорит… Они (апостолы) не страдают любоначалием, радуются о вере…. беседуют кротко и без самолюбия … они никогда не заботятся о красноречии … Когда уже решено дело, тогда и написали с большою силою, чтобы показать, что не самовластно, что это всем изволися, что это с рассуждением он (ап. Петр) сказал: «Мы, собравшись, единодушно рассудили, избрав мужей, послать их к вам» (Беседа XXII на 15 главу «Деяний»). Говоря об избрании нового апостола на место Иуды и восхваляя апостолов за то, что и это дело решалось ими соборно, всенародно, св. Иоанн Златоуст пишет: «Петр все делает с общего согласия и не распоряжается ничем самовольно и как начальник… Он не сказал просто так: «на место Иуды мы избираем такого-то»… Посмотри, как начинает свою речь: «мужие, говорит он, братия!»… Вот достоинство Церкви и ангельское ее состояние! Никто тогда не был отделен от других, ни мужчины, ни женщины. И мне желательно, чтобы таковы были церкви и теперь… Зачем он советуется с ними? Чтобы это дело не сделалось <Стр.16> предметом спора, чтобы между ними не вышло распри… Этого он всегда избегает: потому и говорит в самом начале: мужие братия, нужно избрать из нас. Он представляет это дело на суд большинства, а через то и избираемых выставляет достопочтенными, и от себя отклоняет кривду… Не сам Петр поставил их (т. е. двух кандидатов в апостолы), но все, а мнение подал он… (Беседа IX).

Эти воззрения отцов Церкви первых веков чрезвычайно важны для суждения о значении собора и соборности в жизни церкви. Они имеют существеннейшее значение для нашего времени: только оставаясь верными им, мы можем положить начало возрождению соборного начала в русской Церкви и каноническому созданию поместного собора русской церкви. При следовании им, как несложны делаются все сложные вопросы о составе собора! Для св. Иоанна Златоуста, верного духу апостольской церкви, не возникал даже вопрос о том, могут ли миряне участвовать в Церковном соборе: для него ап. Петр тем и велик, как устроитель Церкви, что он устроил ее, как соборную церковь: никого не исключает из работы церковной. Для св. Игнатия Богоносца, представителя древнейшей первохристианской церкви, не подвержено ни малейшему сомнению, что соборность Церкви требует теснейшей связи паствы с епископом: «ничего не делайте без епископов». Никакого противопоставления одних частей Церкви другим — клира мирянам или мирян клиру — мы не найдем ни у одного из древнейших отцов Церкви, защитников соборного начала в Церкви: они неизменно зовут к церковному единству, к непрекращающемуся Собору в Церкви. <Стр.17>В этом соборном единстве Церкви верующему народу, мирянам, принадлежит свое место и свое дело.

Практика древней Церкви и самое существо Церкви открывают нам точно, где это место и в чем это дело. Мы выразим это словами окружного послания восточных патриархов, изданного 6 мая 1848 г. ко всем православным христианам в ответ на послание папы Пия IX. Послание было составлено на соборе патриархов и епископов и принято русскою церковью. «Мы не имеем, — писано в послании, — никакого светского надзирательства или, как говорит его блаженство (т.е. папа), священного управления, а только соединены союзом любви и усердия к общей матери нашей в единстве веры. У нас ни патриархи, ни соборы никогда не могли ввести что-нибудь новое, потому что хранитель благочестия у нас есть самое тело Церкви, т.е. самый народ, который всегда желает сохранить веру свою неизменною и согласною с верою отцов своих». Этим церковным пониманием места и дела верующего народа в жизни Церкви, — а, стало быть, и в соборах ее, — устраняются одинаково обе попытки нарушить единство Церкви — католическая и протестантская. В самом деле, католики, признавая папу видимой главой Церкви и усвоив ему, как учителю веры, полную непогрешимость, отождествили Церковь с иерархией; наоборот, протестанты, отрицая иерархию, как божественное установление, и признав достоинство священства за каждым мирянином, пришли через это к отождествлению Церкви только с мирянами. То и другое устраняется верным следованием апостольскому устроению Церкви, так <Стр.18> высоко и навеки–учительно выразившемуся в деятельности первого апостольского Собора в Иерусалиме. В его устроении и деятельности навсегда дан образ истинного церковного строительства, при котором не умаляется значение ни епископа, ни клира, ни мирян, а, наоборот, реально достигается высокое единство Церкви — «единство духа в союзе мира», в общей и согласной деятельности их всех.

Все соборы церковные, созывавшиеся в дальнейшем существовании церкви, были лишь постольку голосом Церкви, с одухотворявшим его Духом Святым, поскольку они достигали или приближались к достижению того строя и того единства, которое было достигнуто на соборе в Иерусалиме. Нет сомнения, что и в будущем Собор апостольский и его великий смысл должен быть лучшим наставником в деле соборного обновления Церкви.

III.

«Книга Правил» — тех правил, которые были установлены Соборами и св. Отцами, которые лежат в основе церковного строя, на которые ссылаются наши русские церковные законоположения и которые обычно именуются «церковными канонами»3, — неукоснительно требует правильного, периодического созывания соборов, как верховного органа церковного устроения и управления. 37-е апостольское правило предписывает: «Дважды в год да бывает <Стр.19> собор епископов и да рассуждают они друг с другом о догматах благочестия и разрешают случающиеся церковные прекословия». То же апостольское правило почти дословно повторено 39-м правилом Лаодикийского собора и 19-м четвертого вселенского собора. Это соборное возглавление Церкви, являющееся следствием рассмотренного выше соборного устроения Церкви и идущее от времен апостольских, было всегда лучшей опорой Церкви и защитником ее истины и жизни. «Соборы отстояли для человека великое учение, благотворные плоды которого питают его доныне в продолжение многих веков, облагораживая его помыслы и направляя его к бесконечно высокой цели» (А. Хомяков). Схема соборного устроения Церкви на протяжении первых 11—12 веков (за это время некоторые насчитывают до 1000 соборов) представляется такой: все члены Церкви — епископы, клир и миряне — имеют непрестанное соборное общение между собой; для решения церковных дел, для установления церковного единодушия они собираются периодически на местные областные соборы, завершающие обычное общение сонма пресвитеров с епископом, епископа с пресвитерами и мирянами, мирян с приходским пастырем; епископы разных областей в междусоборное время обмениваются между собой посланиями, поддерживающими непрерывность общительного единения; наконец, все эти степени церковного общения завершаются его высшим проявлением — Собором Вселенским. При таком строе церковной жизни в прошлом создалось все богатство церковного учительства, все твердыни догматического учения, все святыни церковного богослужения, все канонические начала церковной жизни. <Стр.20> В дальнейшем замечается падение соборного начала; причиною этого падения была излишняя подчиненность Церкви государству, выразившаяся в прививке к установлениям церковным начал государственных, не церковных, и большая централизация церковной власти в лице папы на Западе и константинопольского патриарха на Востоке; но, быть может, главная причина — оскудение живого церковного общения внутри самой церкви: между клиром и мирянами, между теми и другими и епископом. Однако, никогда в Церкви не прекращались те или иные формы соборного устроения: нельзя указать эпохи, когда соборного общения в Церкви не было бы вовсе: тогда Церковь перестала бы быть Церковью. Дело идет лишь о более или менее живых и деятельных степенях этого общения. Остановимся на некоторых проявлениях соборности в древней Церкви.

Во II веке на соборах против Монтана собирались не только епископы, но и вообще верующие. Св. Ириней Лионский писал соборные послания «от лица галльских парикий (общин)»  и «подчиненных ему братий», как повествует церковный историк Евсевий: ясное свидетельство, что в Лионе на соборе участвовали и миряне. У Тертуллиана находим признание о соборах в Греции, что они являются «представительством всего имени христианского», т. е. епископов, клира и мирян. На Карфагенском соборе 256 года, созванном по важному вопросу о перекрещивании еретиков, «епископы сошлись во едино в Карфагене вместе с пресвитерами и диаконами, в присутствии также огромной части народа», как свидетельствуют о том акты данного собора. Св. Киприан Карфагенский в своих письмах делает драгоценные <Стр.21> признания о том способе управления карфагенскою Церковью, которого он всегда держался: «С самого начала епископства моего я положил за правило ничего не делать по одному моему усмотрению, без совета с клиром и без согласия народа» (письмо 27-ое). «Смиренномудрие, и учение, и самая жизнь наша требуют, чтобы мы, представители, собравшись с клиром в присутствии народа, которому также за веру его и страх должна быть воздана честь, — могли распорядиться во всем по общему соглашению» (письмо 13-ое). Другой великий церковный деятель III века, св. Дионисий Александрийский, поступил подобно св. Киприану: когда ему пришлось бороться с распространявшимся в Египте хилиастическим учением, он, по его собственным словам, «созвал пресвитеров и учителей тамошних, братий-поселян и убедил их в присутствии желавших того братий исследовать помянутое учение всенародно». Св. Дионисий три дня сряду разбирал всенародно изложение хилиастического учения, принимая возражения со стороны несогласных, и «радовался, видя основательность и любовь к истине, внимание и понятливость братий», т. е. мирян, присутствовавших на этом местном соборе. Собор этот окончился тем, что главный распространитель ереси, Коракион, признал свое заблуждение и отказался от него, «прочие же возрадовались, что это собрание примирило и привело к единогласию всех их» (Евсевий. Церковная ист. VII). Подобные примеры всецерковного решения церковных дел встречаем и в Римской Церкви. Так, для решения вопроса о принятии в Церковь «падших», т. е. отрекшихся от Христа во время гонений, епископом Корнилием был созван <Стр.22> в 251 году собор в Риме в составе епископов, клира и мирян; «огромным большинством народного мнения» (слова самого еп. Корнилия) падшие были приняты в Церковь. Дух соборной общительности в эти века был так силен, что форм его проявления было множество. С. В. Ешевский в своем исследовании «Аполлинарий Сидоний», повествуя о жизни Церкви в Галлии V века, утверждает, что объединение церковное было всюду так тесно и дух церковности так жив, что самые малые дела церковные на Западе находили живейший отклик на Востоке и обратно.

Первому вселенскому собору предшествовал поместный собор в Александрии в 321 году, на котором впервые и был осужден Арий. На этом соборе впервые же выступил и выдвинулся, как важнейший деятель Церкви, юный тогда дьякон Афанасий, — лучшее свидетельство того, что глашатаем истинного церковного сознания, как это и следует из самого существа Церкви, мог быть и человек, далекий от полноты церковной власти, но близкий к полноте церковной истины. Никейский собор, кроме «множества епископов», по словам присутствовавшего на нем Евсевия, числил в своем составе еще и «сопровождавших их (епископов) пресвитеров, дьяконов, чтецов и многих других», коих «невозможно было исчислить». Что на первом вселенском соборе присутствовало множество мирян, ясно говорят древние церковные историки: Сократ, Созомен, Геласий, Руфин. Древние церковные историки отводят выдающуюся, первенствующую роль на соборе тому же знаменитому архидьякону Афанасию, впоследствии патриарху Александрийскому: именно его обличение Ария главным образом склонило собор к осуждению первого в <Стр.23> еретиках. Внешнее положение св. Афанасия на соборе было третьестепенно в сравнении с положением епископа и пресвитера; внутренне же он стал душою собора, и только потому, что был глашатаем соборной истины. Историк Геласий передает также, что один из язычников-философов на соборе сильно нападал на христианское учение, подвергая его насмешкам. «Тогда один простой старец (мирянин) из числа тех, которые прославились исповеданием веры (во время гонений), не перенес его гордости. Чуждый хитрости и всяких тонкостей, не знавший ничего, кроме Иисуса Христа, он просил епископов, чтобы ему дозволили вступить в беседу с философом». Епископы, с большим опасением за исход спора, все-таки «не смели ему долго прекословить и дозволили». Мирянин обратил язычника в христианство. Чрезвычайно важно оба эти свидетельства — о св. Афанасии и о мирянине: они ясно показывают, что на соборе «дух дышит, где хочет», что была бы только в Церкви на лицо соборность, единение, церковность, и тогда непременно проявится и истинный голос Церкви, — безразлично через чьи уста: епископа, пресвитера, дьякона или церковного мирянина. Дьякон и мирянин — вот те, через кого на 1-м вселенском соборе так ясно, так показательно проявился голос Церкви. «Изволися Духу Святому и нам» — эта соборная формула только тогда наполняется великим содержанием, когда ее основанием служит подвиг церковного единения и ревностного искания этого единения — собор и соборность.

О главном участнике 3-го вселенского собора в «Деяниях вселенских соборов» читаем, что он <Стр.24> явился на собор с большим числом «клириков», «корабельщиков» и «поселян». Замечательно, что именно Несторий, чье учение предстояло обсуждать собору, просил императора об удалении с собора клириков и монахов, «хотя и сам явился на собор с толпою народа». Представителями императорской власти на соборе были два сановника, которым повелено было «нисколько не вмешиваться в происходящее исследование о догматах», — они должны были всячески охранять собор от привнесения в него вопросов нецерковных и посторонних, обсуждение коих могло бы заглушить истинный голос Церкви. 4-й вселенский халкидонский собор проф. Н. Заозерский характеризует как «в малом виде все Византийское государство»4, — столь сложен и пестр он был по составу, включавшему в себя и мирян. Присутствие мирян несомненно и на соборе 536 года в Константинополе, бывшем между 4-м и 5-м вселенскими соборами; клир и миряне (в разной степени и в разном числе) присутствовали и на этих соборах. Многолюдный 7-й вселенский собор, установивший иконопочитание, включал в число собравшихся, кроме 350 епископов, еще множество иноков, клира, несколько сенаторов и иных мирян.

Участие во всех этих соборах, а также и во многих поместных, последовавших за ними, епископата, клира и мирян, не было, разумеется, одинаковым в том смысле, что все присутствовавшие имели одинаковые права, одинаковое значение своих голосов. Этого не могло быть уже по той причине, что канонически епископ, клир и миряне, по <стр. 25> их значению во внутренней, благодатной жизни Церкви, по степени полноты благодати, различаются глубоко и не могут не различаться. «Полнота церковных прав, которую вручил Христос своим апостолам, пребывает всегда на вершине иерархии; ею благословляются низшие степени, и ею верно блюдется закон, проявленный с первого установления Церкви. В этом состоит значение епископского чина. Упраздить епископство — дело невозможное, ибо оно есть полнота церковных прав, соединенных в одном лице. Епископ и священник — служители Христа во вселенской общине; через них примыкает Церковь земная, в нисхождении веков, к своему Божественному Основателю и через них чувствует она себя постепенно восходящею к Тому, Чья рука поставила апостолов. Таково учение Церкви об епископском чине, по отношения к которому все прочие чины клира суть только последствия. Таково основание, почему Церковь признает решение епископов в делах благочестия, почему дает им право и честь объявлять ее догматические решения, впрочем оставляя за собою право судить о том, верно ли засвидетельствованы ее вера и ее предание5, почему, наконец, на епископов по преимуществу налагает она служение слова Божия и обязанность научать слову, хотя Церковь никого из своих членов не лишает этого выского права, дарованного Духом Божиим всем христианам» (А. С. Хомяков. Т. II, 135—6).

В совершенном согласии с изложенным здесь православным учением об епископе и его власти, <стр. 26> каноны требуют непременного участия епископов в соборах; без епископов нет собора, сколько бы клира и мирян на него ни собралось, и обратно, собор одних епископов есть уже действительный собор, но при том непременном условии, чтобы решение этих епископов было действительным решением всей Церкви, а не только одного епископата. Если же этого нет в действительности, если «тело церковное», «хранитель благочестия», «самый народ» (по выражению восточных патриархов) не принял этого епископского решения, как не согласного с апостольским всецерковным научением, то решения собора епископов не имеют для Церкви никакого значения; так, «телом церковным», верующим народом, были всецело отвергнуты решения епископских соборов в Селевкии (присутствовало около 200 епископов, принявших арианский символ), в Ефесе (449 г.), наконец, Флорентийского (1439 г.), установившего соединение Церквей под главенством папы. Однако, именно присутствие епископов делает собор собором, и канонический смысл участия на соборе клира и верующих мирян именно в том и состоит, что они содействуют епископу, как его паства, как его верные дети. Это содействие может быть чрезвычайно велико: вспомним, что говорилось выше о роли простого диакона св. Афанасия на первом вселенском соборе и простого же старца-мирянина на том же соборе. Это участие может быть тем деятельней и полезней, чем ревностней к Церкви и ее устроению будут миряне, чем более будут они в действительности походить на здоровое <стр. 27> и живое «тело церковное». Но и участие мирян и клира, и содействие их епископу на соборе нужны прежде всего и главнее всего как проявление глубочайшего церковного единения на соборе, свидетельствующего о неложном единстве Церкви. Епископ не может быть без паствы, и паства не может быть без епископа. У каждого свое место в Церкви и свое значение и дело на соборе: «Не может глаз сказать руке: ты мне не надобна; или также голова ногам: вы мне не нужны…. Бог соразмерил тело….. дабы не было разделения в теле» (1 Коринф. 12: 21, 24, 25).

«Хранитель веры» (народ) и наставник веры (епископ) должны быть едино, находя это единство в установленном Богом «соразмерении тела» с различными, но не чуждыми друг другу назначениями отдельных его частей. Исходя из этих положений, становится ясным, что и во внешнем устроении собора, — как отчасти видели мы на приведенных примерах, — должен отражаться этот внутренний строй церковного единства, и он действительно отражался. Не поднималось отдельного вопроса о точном разграничении ролей епископа, клира и мирян на соборах: все это разграничение и внешнее устроение собора всецело вытекало из внутреннего сознания соборности, из глубокого чувства церковного единения; если не хватало его в действительности, оно делалось предметом живейшего всецерковного искания, и, в конце концов, это единение становилось завершением соборных деяний, побеждая все разногласия и разномыслия. «Изволися Святому Духу и нам» — вот чем навеки завершилось это пламенное церковное <Стр.28> искание единства веры, вот чем увенчалась деятельность соборов в древней Церкви.

«Было время, — говорит Владимир Соловьев, — когда духовная власть в России, хотя и скудная деятельными силами, представляла, однако, христианское начало в обществе и, верная своему призванию, обладала общецерковным нравственным авторитетом. Не соперничая с властью государственною, но и не унижаясь перед нею, не потворствуя дурным инстинктам народа, но и не отчуждаясь от него, она и в глазах государства, и в глазах народа действительно занимала должное ей высокое положение. Благодаря этому древняя Россия обладала зачатками правильных общественных отношений и здоровой всенародной жизни. Какова бы ни была печальная и мрачная действительность старой России, народ не мог в ней погрязнуть, пока крепка была у него вера в нравственное начало иной жизни и пока были среди него властные люди, служившие этому нравственному началу и представлявшее в глазах народа верный, хотя бы и неполный, образ этой истинной жизни. И мирская государственная власть, добровольно признавая высший, чисто нравственный авторитет власти духовной и, опираясь на него, сама получала нравственное значение и внутреннюю силу»6.

Это время было тою эпохою жизни русской Церкви до Петра Великого, когда русская иерархия еще «не была принуждена надеть государственный мундир», по выражению того же Вл. Соловьева, когда Церковная жизнь построилась с несравненно большей верностью каноническим основам, чем это было в <Стр.29> последние два века истории русской Церкви. Это время было, другими словами, эпохой живой соборности в истории русской Церкви. По наблюдению другого вдумчивого наблюдателя жизни русской Церкви, «постоянное церковное управление в ней было не то, что принято называть в точном смысле соборное, но оно было и вполне соборным по духу его. Соборность в ней была живая, не ограничивавшаяся иерархическим соборованием, проводившая начало общения до возможных пределов во всех церковных делах, больших и малых. Петр, переделывая церковное управление по-своему, не отменял соборного порядка управления, а только ввел ложную соборную форму вместо прежней живой, но почти бесформенной соборности»7.

Эта ложная форма соборности, — вспомним, что св. Синод официально всегда был определяем, как собор епископов русской Церкви, не будучи никогда таковым по духу и существу, — создавал внешний образ соборного управления Церкви, тогда как в действительности Церковь уже два столетия была лишена такого управления, — и наоборот, дошедшие до нас скудные исторические данные о церковном прошлом старой Руси представляют нам несомненные доказательства существования соборного строя — по духу, а не по букве — в древнерусской Церкви.

Обратимся к этим данным.

Уже ближайший ко времени равноапостольного князя Владимира киевский митрополит Илларион, обращаясь в своем «слове» к князю-первосвятителю, подчеркивает соборность церковного устроения: <Стр.30> «великий князь Константин с св. отцами Никейского собора закон человеком полагаше, ты же, с новыми отцами нашими епископы снимаяся (сходясь), часто совещавашеся, како в человецех сих, новопознавших Господа, закон уставиши».

«В период домонгольский, — говорит Е. Голубинский, — епископы собирались к митрополиту в Киев гораздо чаще, нежели как это стало в последствие, и соборы, не ежегодно регулярные и не обязательные, были устрояемы митрополитами довольно нередко, а кроме того, в этот период «и при отсутствии регулярных соборов в достаточной степени поддерживался дух коллегиальности и братства между епископами и дух совещательности в обще церковном управлении»8». На соборе 1108 года был причислен к лику святых преподобный Феодосий Печерский: токово мнение виднейшего нашего агиографа, архиепископа Владимирского Сергия9. Причисление к лику святых было вообще в древней Руси деянием соборным, на соборе производившимся. Летописи, не давая никаких подробностей, упоминают о четырех соборах под годами 1051-м, 1147-м, 1168-м и 1171-м. Чрезвычайно важен и другой факт, отмеченный Голубинским: в древней Руси священники отдельных епархий собирались к своим архиереям на епархиальные «сборы» или соборы, обычным временем созыва которых была неделя православия (1-я неделя Великого поста), получившая отсюда название «соборной недели»10.

Соборная жизнь русской церкви продолжалась и в монгольский период. <Стр. 31> За это время до нас дошли сведения о целом ряде церковных соборов. Можно насчитать, на основании точных исторических свидетельств, более десятка соборов за этот период; причем это были соборы весьма важные для судеб русской Церкви. Владимирский собор 1247 года обсуждал положение русской Церкви в связи с татарским разгромом и изыскивал меры к устроению Церкви при новых условиях существования. Дальнейшие следовавшие за ним соборы вызывались неотложными потребностями всей Церкви. Так, Переяславский собор 1313 года был созван митрополитом Петром для церковного суда над неким еретиком Сентом и епископом Андреем, оклеветавшим митрополита Петра; собор 1347 года созывался московским митрополитом Феогностом «для рассуждения монастырского и служителей церковных»; московский собор 1447 года был созван для избрания на кафедру митрополии рязанского епископа Ионы. Конец XV века ознаменован московскими соборами, собранными для обличения ереси жидовствующих. В самом конце века, в 1492 году, собрался собор в Москве с целью утвердить пасхалию на наступавшее восьмое тысячелетие (от сотворения мира); этот же собор постановил слить гражданский год, до того начинавшийся 1-го марта, с церковным годом, начинавшимся 1-го сентября.

Следующий период истории русской церкви, обнимающий XVI и XVII века и оканчивающийся с учреждением Священного Синода, изобилует соборами больше, чем какой-либо другой. Трудно отыскать в эту эпоху какой либо вопрос, сколько-нибудь важный для церкви, который бы не поступал <Стр.32> на соборное обсуждение и решение. Соборы собираются так часто, что их нужно исчислять десятками; в иных случаях они созываются ежегодно, а случается, что и по нескольку раз в течение одного и того года. Первое десятилетие XVI века ознаменовано созывом четырех соборов: в 1500 году — по вопросу о населенных церковных имениях, в 1503 году — о вдовых священниках и монашествующих, в 1504 году — для суждения о ереси стригольников, наконец, в том же году, в конце его собрался новый собор для суждения о столь волновавшей Русскую Церковь ереси жидовствующих. Далее, три собора первой половины XVI века связаны с деятельностью Максима Грека: два собора (1547 г. и 1549 г.) созывались для установления церковного почитания русских святых и пересмотра и дополнения жития святых.

В 1551 году созывается столь известный в истории Стоглавый собор, деяния коего общеизвестны. Два следующих собора XVI века посвящены были изобличению ересей Башкина и Феодосия Косого. В 1564 году московский собор избирает приемника знаменитому собирателю Четьих-Миней митрополиту Макарию. Три следующих собора (1566 г., 1573 г., 1580 г.) созываются по потребностям не столько церковным, сколько государственным (например, собор 1580 года — с целью предложения духовенству добровольной жертвы на нужды войны с Польшей). Собор в Москве 1582 года созывается по случаю прибытия папского посла Поссевина для суждения по вопросу о церковном единении. Собор 1582 года имеет суждение о церковных имуществах. Наконец, на соборе 1586 года епископы и духовенство обсуждают вопрос об учреждении в России патриаршества, <Стр.33> а на соборе 1589 года под председательством патриарха константинопольского Иеримии, происходит самое учреждение патриаршества и поставление в патриархи митрополита Иова.

Перечисленными соборами не исчерпан список соборов XVI11 века, но нам нет нужды ни пополнять его, ни представлять списка за XVII век. Уже из предложенного перечня видно, как часты были соборы и какими важными для Церкви и разнообразными делами и вопросами они занимались.

Их характернейшей чертой является то, что это были соборы епископов по преимуществу; на весьма многих из них мы вовсе не видим присутствия клира и тем более мирян. Древне-русские соборы, начиная с первой эпохи русской церкви и до XV12 века включительно, созывались почти исключительно по инициативе епископов13, и епископы же являлись их действительными руководителями. Решения и определения соборные в их окончательной форме составлялись всегда одними епископами. Присутствие мирян допускалось на соборах; так, несомненно, присутствовали на многих соборах бояре, однако они учувствовали в суждениях преимущественно по вопросам, касавшимся отношений государства к Церкви. Лишь на немногих соборах XVI и XVII века не присутствовал царь. На многих соборах очень заметно присутствие белого духовенства, монахов и старцев. Их подписи имеются в некоторых случаях даже на соборных актах. Однако, повторяем, русские соборы — это соборы епископов.

<Стр.34>

И, тем не менее, это были соборы всей поместной Церкви. За исключением одного лишь собора 1666-67 годов, подвергшего старообрядцев известным клятвам, внесшего этим печальное разделение в русскую Церковь и относящегося уже к эпохе начинавшегося огосударствления Церкви, нельзя указать ни на один собор, хотя бы и состоявший их одних лишь епископов, который не был бы принят всем церковным народом — этим, повторяем, «хранителем веры», по определению восточных патриархов. Епископы, собираясь на собор, не разлучались с паствой и не отделялись от нее, но, наоборот, показывали в приемлемом всей Церковью решении свое полное единение с паствой и клиром. Подобно отцам первого вселенского собора, епископы склонны были, будучи верны идее Церкви, прислушиваться к ее голосу, раздающемуся и не из их иерархической среды. Так, на многих соборах XV14 века величайшим значением пользовался голос не епископа, а простого игумена — преп. Иосифа Волоцкого, между тем как мы не найдем его подписи ни под одним соборным решением, в принятии которого его голос сыграл, быть может, самую главную роль. Больше того: известен случай, когда самые акты собора посылались на пересмотр людям, не присутствовавшим на соборе и не имевшим никакой власти в церкви; так было поступлено с актами Стоглавого собора, которые были отправлены на просмотр к проживавшему на покое в Троицкой лавре митрополиту Иосифу и соборным старцам лавры. Без сомнения, приведенные только что факты ясно свидетельствуют, что соборы старой Руси были настоящими носителями церковной соборности, <Стр.35> и, при всех недостатках своего церковного устроения и просвещения, старая допетровская Русь имела драгоценное средство к их устранению: средство это было — ее верность соборному началу в Церкви. «Если государство охраняло землю русскую, то его самого охраняли святители русской церкви», — говорит Вл. Соловьев. Это совершенно справедливо: не облеченная в государственный мундир, чуждая всепроникающей «стихии казенности», «прилагающей с неизбежной канцелярской официальной ложью порядки немецкого канцеляризма к пасению стада Христова» (по выражению Ивана Аксакова), иерархия допетровской Церкви была несравненно ближе к клиру и к верующему народу, и ей легче было достигать того церковного единения, которое есть истинное основание Церкви и собора. Это единение епископа, клира и мирян достигалось в старой Руси в духе непрерывного соборного общения Церкви, одной из форм которого явились поместные соборы русской Церкви.

IV.

Последовавший за описанным синодальный период русской Церкви не нуждается в подробном рассмотрении и тем более критическом обсуждении. Достоевской когда-то выразился про него: «Русская Церковь в параличе с Петра Великого», а Вл. Соловьев сказал о том же периоде, что Русская Церковь в эту эпоху «задремала под сенью казенной опеки». Величайшей и неотразимейшей критикой синодального периода русской Церкви остается простое указание на основной грех этого периода — на умаление и почти полное подавление соборного начала в <Стр.36> Церкви, поскольку оно есть не только основа внутреннего ее бытия, но и основание ее внешнего существования, т. е. церковного управления и устроения церковной жизни. Жизнь Церкви, построяемая не на началах соборности, есть великая неправда, и если этой неправды не может никогда быть во внутренней благодатной жизни в Церкви, то она, несомненно, была во внешней многообразной жизни русской Церкви в синодальный ее период, а этим все сказано, этим уже объяснено, почему Церковь, внутренне живая, пребывала во внешнем «параличе». Следствие этого «дремания» Церкви у нас у всех перед глазами.

Ранее высказанные соображения о существе Церкви и об ее жизни во времена апостолов, в первые 11-12 веков ее существования и в эпоху допетровскую избавляют нас от необходимости уяснять здесь значение соборности и соборов для живой, творческой деятельной жизни Церкви и для возрождения Церкви, пребывавшей в состоянии временного сна, в каком была русская Церковь.

Русская поместная Церковь должна быть соборной Церковью.

Что это значит, мы видели из предыдущего. Это значит, во-первых, что вся жизнь Церкви должна построяться на основе соборного общения всей Церкви — епископов, клира и мирян, выражающегося во многих формах, каковы: периодические епископские соборы, периодические же соборы духовенства и мирян, собирающихся вокруг местного областного епископа, обмен епископов между собою посланиями по всем вопросам текущей церковной жизни, поддержание тесных и периодических сношений с патриархами и <Стр.37> епископами и главами православных Церквей Сербии, Румынии, Болгарии и других стран, непрестанное общение пастыря и прихода, выражающееся в стройно налаженной деятельности и жизни отдельных приходов, в объединении приходов по благочиниям для большого15 общения и взаимной деятельности и т.д., и т.д. Во-вторых, это значит, что во главе церковного высшего управления русской поместной Церкви поставляется поместный собор, периодически, примерно не менее одного раза в трехлетие, собирающийся. Собор избирает для постоянного ведения церковного управления свой исполнительный орган — Всероссийский Совет православной Церкви, образуемый в своей основе из епископов и сотрудящихся с ними представителей клира и мирян.

Возрождение русской Церкви связано с тем, насколько прочно и глубоко оно будет построяться на основах соборности; это возрождение есть, в сущности, возвращение к рассмотренной выше практике Церкви вселенской и древнерусской.

Церковный Собор, которого так заждалась русская Церковь и созыв которого — ее насущная нужда, в первую очередь, должен будет заняться вопросами организации церковного строя, каковы: определение отношения Церкви к Государству, установление форм высшего церковного управления, устройство епархиального управление, создание приходского устава и реформа прихода, устроение духовной школы, реорганизация внутренней и внешней миссии, вопросы об избирательном начале в Церкви, о размерах епархий, о создании митрополичьих округов и т. д. Эти вопросы и многие другие, с ними связанные, неотложны: они <Стр. 38> требуют безотлагательного решения, к которому все члены Церкви — епископы, клир и миряне — должны приложить все свои силы и все свое разумение, питаемое верностью основам Церкви.

Но есть множество иных вопросов, не менее, а иногда гораздо более важных, которые могут быть рассмотрены и разрешены только на Соборе. Они связаны с самим существом церковного учения и жизни. Вот некоторые из них: вопрос о снятии со старообрядцев клятв московского собора 1666-67 годов; близкий к нему вопрос об отношении к австрийской Белокриницкой старообрядческой епархии; оба эти вопроса сливаются в один: о воссоединении старообрядцев с православной Церковью; вопрос о сближении нашей Церкви с англиканской, — вопрос во многом уже назревший и имеющий долгую историю; не менее важен тоже давно уже стоящий на очереди вопрос об отношении православной Церкви к старокатоликам; вопрос об окончательном снятии синодского обвинения в ереси с афонских имяславцев; вопрос о способах принятия в православие католиков, о молитве за усопших инославных и вообще об отношении православной Церкви к католической и к так называемому «соединению церквей»; вопрос о разводе и смешанных браках и т. д., и т. д.

Все эти вопросы могут получить церковное освещение, рассмотрение и церковное же разрешение на соборах в том единственном случае, если восстановится в русской Церкви дух живой соборности. Только при его могучем и живительном веянии соборы русской поместной Церкви станут действительно местом, где заслышан будет истинный голос Церкви, умеющий и указать на язвы церковные, и найти средства к их исцелению.

Собора нет без соборности, нет и быть не может, — этим выводом мы и закончим наш очерк, как и начали с него же, ибо Церковь всегда и везде соборна, т. е. жива общительным «единством духа в союзе мира».

Примечания:

  1. А. С. Хомяков. Сочинения Т. II (Изд. 5, М., 1917.) стр. 11—12, 6, 53. —Здесь и далее, кроме специально оговоренных случаев, сноски и примечания С. Н. Дурылина.
  2. Сочинения, Т. II, стр. 312—3.
  3. Отсюда каноническим, в церковном смысле этого слова, будет тот строй церковного управления, церковной жизни и церковных отношений (епископа к миру, клира к епископу, мирян к епископу и клиру и т.д.), который основывается на верном следовании смыслу и сущности канонов — этого неотменимого основания церковного устроения.
  4. Н. Заозерский. О средствах усиления власти нашего церковного управления. «Богосл. Вестн.» 1903 г. №4.
  5.  Таков смысл всей истории вселенских соборов и таково учение, ясно выраженное восточными патриархами. — Прим. А. С. Хомякова.
  6. О духовной власти в России. Собр. сочин., т.III, стр. 206
  7. Д. А. Хомяков. Собор, соборность, приход и пастырь. М., 1917. С. 7.
  8. История русской церкви, Т. I, перв. половина. Стр. 295-6.
  9. Полный месяцеслов Востока, т. II стр. 114.
  10. Голубинский, там же, стр. 482.
  11. В оригинальном издании ошибочно — XV века. — Прим. ред.
  12. Так в оригинальном издании. — Прим. ред.
  13. В XVII веке соборы созывались и открывались царями. Так, собор 1666-67 годов открыл царь Алексей Михайлович. Нередко царь являлся председателем собора.
  14. Так в оригинальном издании. — Прим. ред.
  15. Так в оригинальном издании. — Прим. ред.