Форум

Пожалуйста or Регистрация для создания сообщений и тем.

Второй призыв

Пытаюсь разобраться, о чем конкретно пишет С.И. Фудель в книге «У стен Церкви» (М.:Русский путь, 2012, С.170-171), может быть есть какие-то свидетельства из других источников, о чем идет речь? Вот этот отрывок:

Когда мне было 20 лет, я вошел в приемную Оптинского старца Нектария, в скиту. В приемной, кроме меня, никого не было. Я ждал недолго, удивляясь какой–то неслыханной тишине этого места. Быстрой походкой вышел ко мне старец, которого я видел впервые, благословил меня и сразу, без всякой подготовки и без каких–либо обращений с моей стороны, сказал: «Есть ли у вас невеста?» И, не дожидаясь ответа, продолжал: «Поезжайте к святейшему патриарху Тихону и просите его посвятить вас. Перед вами открывается путь священника».

Я молчал, ничего подобного не ожидавший, ошеломленный.

«Не бойтесь, — сказал он, — и идите этим путем. Бог вам во всем поможет. А если не пойдете, испытаете в жизни большие страдания». Он тут же встал, благословил меня и ушел. Это был первый призыв на подвиг, и я не пошел на него.

Второй призыв к нему был еще более осязаемый, в 1939 году от другого старца, о. Серафима (Батюгова), который, кстати сказать, одевал о. Нектария в схиму… О. Серафим уже не говорил о священстве, он говорил только о твердой жизни и вере, и около этого старца я не чувствовал смущения, но чувствовал силу и решимость. Помню, я написал о себе стихи, и он их настолько одобрил, что даже переписал и кому–то давал.

Будет время и я замолчу,

И стихи мои будут ненужны.

Я зажгу золотую свечу,

Начиная полночную службу.

Будет ночь, как всегда, велика,

Будет сердце по–прежнему биться,

Только тверже откроет рука

За страницей другую страницу.

И, начавши последний канон,

Я открою окно над полями,

И услышу, как где–то над нами

Начинается утренний звон.

И все–таки я не пошел на призыв. Стихи остались стихами, и чтение канона не началось, и сбылось слово старца Нектария о страданиях.

А что известно о том, как жило окружение отца Серафима (Битюгова) после его переезда в Загорск?

Например, Сергей Иосифович бывал в храме свт. Николая на Маросейке, где собиралась община Мечёвых, но не вошел в их «богослужебно-покаянную семью». Из его книг неясно даже, задумывался ли он тогда над этим, хотя повод, должно быть был: В.А. Корнеева и М.В. Тепнина отмечают, что «граница между «своими» и пришлыми» на Маросейке ясно чувствовалась (в книге «Катакомбы ХХ века»). Может быть, и в Загорске повторилось что-то подобное?

Мне тоже думается, что одно с другим связано — и то, что Сергей Иосифович не стал священником, и то, что он не вошел в «богослужебно-покаяльную семью» на Маросейке. Говорит ли они сам где-то о том, почему он не смог ответить на призыв стать священником? Почему не пошел по этому пути? При всем этом жизнь Фуделя кажется удивительно целостной…

У меня еще тоже всегда был вопрос по поводу этой книги, связанный с ее названием. Почему у «стен Церкви», а не в Церкви? В конце книги Сергей Иосифович вспоминает прощание с одним из самых близких по духу ему людей — о. Серафимом Битюговым. Он вспоминает последнее благословение, данное ему о. Серафимом перед смертью:

Когда я собрался уходить, ему опять об этом сказали, я услышал еще раз напряженный и теперь уже еле слышный голос: «Идите с Богом. Всем благословение Божие».

И я так бы хотел иметь духовные силы, чтобы передать от него это благословение тем, кто, может быть, никогда не видел святых. Ведь мы, старые и, несомненно, как сказано, «боязливые и неверные», только для того, наверное, еще не лишены совсем разума и сердца, чтобы совершать передачу этого единственного своего сокровища — благословения святых, тех святых, через которых и мы увидели край лазури Вечности: Церковь Агнца. Знание этого сокровища определяет наш заканчивающийся путь даже и в том, что при всем ужасе ощущения церковного двойника не дает нам осуждать тех, кто с этим двойником так или иначе сливается: ведь они никогда, наверно, в своей жизни не знали людей, которых знали мы, никто не показал им в живом дыхании, что такое Святая Церковь, никто не прижимал их голову к своей груди, на которой холодок старенькой епитрахили, никто не говорил им: «чадо мое родное», — этих огнеобразных слов, от которых тает все неверие и, что еще удивительнее, — все грехи.

Святое сердце этих людей — это и есть Дом Божий, обитель Божия, по сказанному: «Мы придем к нему и обитель у него сотворим». Это и есть Церковь, и мы можем стоять у ее пречистых стен.

По словам Фуделя мы, «боязливые и неверные» для того и живем, и даются нам силы, чтобы передавать это сокровище, это непрекращающееся «живое дыхание» святой Церкви. В то же время, как пишет С.И., Церковь — это сердце этих людей, т.е. святых, мы же можем стоять «у ее пречистых стен». Почему не внутри? На литургии слышим возглас «Святая святым»… Как соотносить одно с другим? Или как понимать наше стояние у стен Церкви?

Не знаю, Сергей Иосифович, по-моему говорит о Святости. Святость ведь не наша, а Божья. Причастность к ней, это жизнь в теле Христовом, и это тоже Его рук дело. Видеть свою несовместимость, это хорошо, может быть, но лучше жить Ею, тогда не думаешь  о ней. По-моему здесь об этом.

Ответ на призвание, здесь есть загадка, но мне близок взгляд одного известного священника, что может быть в этом и был замысел Божий, жизнь его (Фуделя) была очень трудна, и, как он сам говорил, чувствовал себя бесплодным в конце жизни, но его плодами мы вдохновляемся и будем вдохновляться. Это ли не свидетельство. Несмотря на отказ на призвания, вся его жизнь ответ на него.