«Вот меня считают ясновидящим или прозорливцем, — сказал отец Алексей Мечёв одному человеку, которого исповедовал, — а это не прозорливость, а всего только знание людей. Я ведь их переживания вижу как на ладони».
С.И. Фудель. У стен Церкви
29 сентября 2001 года мощи отца Алексия Мечёва были торжественно перенесены в храм святителя Николая в Клённиках, где отец Алексий прослужил 30 лет, собирая известную в Москве «маросейскую» общину.
К этому дню публикуем завещание старца своим духовным чадам, составленное отцом Алексеем за несколько дней до своей кончины. При написании отец Алексей в значительной мере воспроизводил слово, произнесенное архим. Григорием (Борисоглебским) перед чином погребения прп. Амвросия Оптинского (1891 г.). Оно было найдено на столике возле его кровати, написанное его почерком на сиреневой почтовой бумаге и имело форму надгробного слова. Необычность формы и содержания этого послания побудили священника Павла Флоренского, духовного сына и почитателя старца, написать богословскую работу «Рассуждение по случаю кончины отца Алексея Мечева».
С.И. Фудель лично знал отца Алексея Мечёва. «О. Алексея я увидел впервые, кажется, в начале 1918 года. Это было многолюдное собрание московских священников, которые, как мне казалось, были все совершенно одинаковые. И вдруг я сразу спросил своего отца: “А это кто?” Я увидел маленькую фигуру, быструю походку и такие веселые и всевидящие глаза. “Это замечательный священник, это наш духовник”, — ответил мне отец».
«Я раза два был у отца Алексия Мечёва и на службе, и в доме. Помню, с каким детским удовольствием он вдруг бросался в переднюю подавать кому-нибудь — совсем незнакомому — шубу. А говорил мало, точно к чему-то прислушиваясь.
“Вот меня считают ясновидящим или прозорливцем, — сказал он одному человеку, которого исповедовал, — а это не прозорливость, а всего только знание людей. Я ведь их переживания вижу как на ладони”. И он при этом повернул свою маленькую руку. Он был небольшого роста, с быстрыми движениями и с какой-то точно неудержимой веселостью, которая шла от его премудрых всевидящих глаз. На фоне солидного и мрачноватого так называемого филаретовского духовенства Москвы он был носителем того “веселия вечного”, о котором поется в пасхальную ночь» (У стен Церкви).