Источник: ДРЗ. Ф. 8. Оп. 1. Д. 21. Л. 4. Об. – Л. 5.
Опубликовано: Обрученный церкви. Протоиерей Иосиф Фудель : Жизнеописание. Воспоминания. Письма К.Н. Леонтьеву / Вступ. статья, подготовка текста, Н.В. Винюкова; составление, подготовка текста, комментарии О.Л. Фетисенко. М.: Изд-во ПСТГУ, 2020.
Н.В. Угримова1
КУСОЧКИ ВОСПОМИНАНИЙ ДУХОВНОЙ ДОЧЕРИ
1
… Я хочу начать писать об о. Иосифе. Но мне всегда очень не нравится, я не умею. И придется очень, лично. Все-таки сделаю, что и как могу.
… Лично познакомились на каком-то школьном торжестве. Был какой-то почти неощутимый еще тогда контакт. В 1911 г. осенью скончался мой отец. Летом этого года читала «Логос» Трубецкого и почувствовала, что должна перейти в христианство, стала ходить в церковь. Юридически уже была крещена в какой-то секте протестантской, давшей мне право выйти замуж. Но это было чисто внешнее, ни к чему не обязывало, ничего на давало. А тут меня потянуло в церковь с таинствами.
После смерти отца я зимой поехала за границу по семейным делам и в Рим. В какую церковь идти? В православие или католичество? В Риме узнала: не в Римскую. Значит — православие …
Опять встреча с о. Иосифом в школе. Я рассказываю про Рим почти всё, и что сильнее всего: Via Appia, где чувствуешь стопы ног — Quo vadis… Катакомбы… И затем древний Рим. И странное чувство католического богослужения, где замкнутый круг вокруг алтаря — клира, несмотря на отсутствие закрытого алтаря, и где не нужны для полноты и завершения молящиеся…
Затем дружу с Г.А. Рачинским, читаю. Зимой 1912–1913 года знаю, что перейду. Г.А. говорит обо мне о. Иосифу. Г.А. очень любил, почитал и выделял о. Иосифа. Я ведь ничего не знала и всего боялась. И вот решаюсь (после многих попыток) войти в домик во дворе. Всё казалось необычно, ведь это был для меня совсем чужой мир… Первая беседа с о. Иосифом. «Зачем вы хотите присоединиться? Ведь это вам при жизни ничего не прибавит». Я сама ищу в душе ответы. Всё не то. Я сама чувствую. О. Иосиф не удовлетворен. Продолжает ставить вопросы. Наконец, я говорю: «Не могу больше жить без причастия»… О. Иосиф молчит. Затем говорит уже по-иному: «Это вас ищет благодать» …
(Милые, простите — я лишь пишу, что было, зная всё свое ничтожество. Лишь его ласка!)
Но целый год не присоединял. Я просила поскорее: «А если умру?» — «Не умрете, а надо постепенно приготовить мать». В феврале 1914 года было присоединение. Долго о. Иосиф обдумывал где и выбрал Чудов монастырь: маленькая церковь. Он, о. диакон из нашей церкви… пели 4 монаха. Накануне была моя первая исповедь в темной церкви. И вот… Пришлось учиться всему, не умела даже подходить под благословение… Потом была близость с матушкой. Потом было всё: почтение, умиление, послушание, вера в человека и любовь (агапа, филия).
Вспоминаю одну из первых бесед: я недоумевала — «что же это я живу как прежде, без руководства, никто мне не запрещает ничего, не ведет». Неумело рассказываю свои недоумения о. Иосифу. Отвечает: «Мы не католики. Несите сами бремя свободы». Вот, дорогие мои, первый кусочек.
А сейчас хочется написать о последней проповеди, 15 августа 1918 года «О Божией Матери» … Кончил словами Дмитрия Ростовского, а сам весь светится радостью и победой: «Радуйтесь, грешники! Праведников поведет в Рай Апостол Петр, а грешников Сама Божия Мать». Это ношу в сердце (когда не мертвая моя душа). На этой радости кончаю пока, мои любимые…
2
Мне трудно писать объективно, потому что это был мой первый опыт, а затем была моя любовь к о. Иосифу. Вспоминая свою жизнь, чувствуешь себя виноватой почти перед всеми, — кажется, только перед о. Иосифом и еще перед матерью А.И. не погрешила злобой.
После о. Иосифа я не исповедовалась так ни у кого, даже у старцев; мешали, путали — смущение, рисовка, стыд, или гордыня. Тут была простота, тишина, и опустошенность до дна. О. Иосиф знал это, и матушка мне рассказала следующее. Батюшка был уже очень болен, но к нему еще пускали, он был в пoлном сознании. Я была у него. Когда я ушла, он сказал матушке: «К кому же пойдет Н.В.?» Она только после его смерти (через несколько дней) поняла, что он говорил: «к кому пойдет исповедоваться (она) после моей смерти?»…
Он в исповеди не поучал, не прерывал, создавал какое-то чувство, что он лишь посредник и, действительно, «Христос невидимо стоит»…
О. Иосиф говорил: «вот взялся за постройку дома (для церкви) и ушел в хозяйственные заботы. Верно ли это? Запустил проповеди».
«Боюсь, что умру, не исполнив двух поставленных себе целей своего долга: написать биографию Леонтьева и о русской женщине». В эти два слова вкладывал большой пафос.
Любил театр и концерты,·очень горевал, что обычаи запрещают их посещать. Любил красоту и в людях; в поэзии. Пожалуй, как Леонтьев.
Не любил «одежды» своей, особенно «рукава поповские». «Кто их выдумал? Безобразно, неудобно, не оправдано историей».
Ужасно хорошо смеялся, весело, легко. Я всегда прибегала рассказать что-нибудь забавное. И любил смеяться.
Знаю, по рассказам «фишерок», что его очень любили ученицы, как преподавателя. Особенно помню рассказы о том, как он говорил (им) о Заповедях блаженства! Уроки Закона Божия были одни из любимых уроков. На выпускных экзаменах — по традиции — старaлcя класс блеснуть, и ученицы выучивали: ·одни по-гречески (из) Евангелия от Иоанна, другие по-славянски (что, не помню) и т.д. О. Иосиф любил гимназию Фишер.
Распутин была мука, личная, историческая, апокалиптическая… В начале войны 1914 г. была мечта: «проливы» и «Крест на св. Софии». Еще до того, как исторически стало ясно, что это неисполнимо, о. Иосиф говорил: «Зачем нам Св. София? Кто в нее войдет? Распутин?!» Это были, конечно, не слова. «Я верил, что русский народ носитель православия!» … «Было, может быть, ушло… Может быть, ушло на север куда-нибудь, придет оттуда, от какого-нибудь другого народа»… «Велик русский народ в страдании, ужасен в благополучии»…
Какие-то большие, потрясающие разочарования пережил. Об этом рассказывала мне после смерти о. Иосифа матушка. Это началось приблизительно в 1910 годах. Она помнила, как о. Иосиф сидел у окна, выходящего на Арбат, и смотрел на перспективу улицы, как на перспективу истории, и говорил ей о своей потере веры в страну. Но большей частью он не говорил ей, а писал. Они не расставались, но ему легче было писать. И были письма, много писем, о самом главном и трудном.
При избрании митрополита Московского о. Иосиф был сторонником Самарина, как всё «Братство Святителей Московских». Но когда был избран Тихон (затем патриарх), приветствовал (его). «Мы — приняли, подчинились, а был бы Самарин — был бы раскол»…
3
О. Иосиф заболел «испанкой». Почему-то сразу было известно, что опасно. Болел, насколько помню, не долго, дней 10. Засыпал, угасал, уходил. Соборовался еще в начале болезни, и соборовалась матушка. Несомненно готовился к смерти, готовилась и матушка, а последние дни все мы — приход. Было материально тяжелое время, но беспрестанно звонили, стучали, осведомлялись о здоровье и передавали пакетики с продуктами. Приход кормил в эти дни своего батюшку, кормил его семью… Рано утром позвали. О. Иосиф тихо, совершенно тихо уходил (не приходя в себя). Комната наполнилась народом — двери не были заперты. Приходили и приходили прихожане — дети <духовные>. Потом кто-то стал читать отходную. О. Иосифу вставили в руку свечу, кто держал, не помню; все стали на колени. Это приход — в данном случае это было живое церковное тело — с молитвой провожал своего отца.
Панихиды были беспрерывно. На отпевании церковь была полна. Пели хорошо —церковный хор, но о. Иосиф однажды выразил пожелание, чтобы пели фишерки «Херувимскую» и «Отче наш». Они пели по-особенному. Замечательно, и по-гречески. Затем весь приход провожал на Ново-Девичье кладбище. Шла толпа…
Еще хочется сказать, что незабываемы «Мефимоны», первые «Господи и Владыко»… Незабываемы «12 Евангелий» … «И плакася горько». Вынос плащаницы (никогда не говорил проповеди после выноса). И Пасхальная заутреня. «Слово» (Иоанна Златоуста) — оно было благой вестью, непосредственною, ликующей, побеждающей. Каждый переживал ее заново: «Смерть, где твое жало! Ад; где твоя победа!»
Примечания:
- Надежда Владимировна Угримова (1874-1961) — дочь известного московского судебного поверенного Владимира Осиповича Гаркави, жена агронома и общественного деятеля А.И. Угримова. Вместе с мужем была выслана из РСФСР в 1922 году. В 1947 году семья вернулась в советскую Россию. Два отрывка из приведенных здесь записок цитирует С.И. Фудель на страницах своих книг: Фудель С.И. У стен церкви. М.: Русский путь, 2012. С. 95, 172. ↩