Единственный источник сведений о матушке Смарагде, с которой С.И. Фудель познакомился во время жизни в Усмани — его книга «У стен Церкви». К сожалению, других сведений найти не удалось. Если у кого-то из читателей они есть, мы просим вас поделиться информацией с администрацией сайта.
Краткие биографические сведения
Матушка Смарагда была манатейной монахиней из Усманского Софийского женского монастыря, построенном (на месте упраздненного в 1764 г.) келейником святителя Тихона Задонского Иоанном Ефимовым (в иночестве — Тихоном)1. Софийский монастырь был закрыт в 1924 году. Монахини были вынуждены покинуть обитель, а в 1937 году к расстрелу была приговорена последняя игуменья Софья (Юдина)2. Этот монастырь располагался в двух–трех километрах от Усмани, где жила семья Фуделей3.
После упразднения монастыря она жила в Усмани, как и многие монахи в то время, совместно с другими монашествующими, продолжая свой подвиг. Так, по словам С.И. Фуделя, монахиня Смарагда совершала ежедневно по несколько тысяч молитв Иисусовых4. Вот характерный рассказ о духовной жизни живущих так «в миру» монахов5:
Матушка Смарагда рассказывала: «Сидит одна женщина на базаре, торгует чем–то от своего огорода. Платок натянула совсем на глаза: во–первых, солнце печет, а во–вторых, чтобы меньше отвлекаться на окружающую суету: творила она молитву Иисусову. Сидит она, опустив глаза, молится и вдруг слышит, что подошедший нищий старик говорит ей: “А ты бы попроще: только ‘Господи помилуй’, так–то тебе легче будет”. Сказал и пошел. Видела она его в первый раз. Молитву творила, конечно, про себя: слышать он не мог. Вот какие у нас бывали и торговки, и нищие», — в заключение сказала матушка Смарагда.
Сергей Иосифович упоминает о ней много раз. Например, отмечает он ее прозорливость и милосердие6:
В городке, где жила Смарагда, ходила нищая, или, как там говорили, «побирушка», молодая гулящая женщина. Смарагда, жившая в небольшой келье еще с одной монахиней, приютила ее у себя. Она прожила у них года два и, оставив им вшей и беспорядок, ушла. Через сколько–то времени обе монахини идут по площади и видят, что гуляка, опять, очевидно, в полном безденежье и бездомье, сидит на земле с новорожденным младенцем. И вот Смарагда, наверно, вздохнув о тишине и чистоте своей кельи, говорит другой монахине: «Дашка, иль мы не христиане! Ведь надо ее опять брать!» И ее взяли, конечно, с ребенком.
С.И. Фудель бережно собирает эпизоды жизни, связанные с монахиней Смарагдой. Из его воспоминаний вырастает образ человека живо откликавшегося на вызовы современности. Хаос и сумятица жизни, вырвавшие человека из казавшегося непоколебимым уклада жизни Российской Империи; подмена — даже в этих обстоятельствах, — духовности внешними формами благочестия; потеря или изначальное отсутствие веры у пастырей в Церкви — все это она замечала и давала свой ответ.
В храме, в который ходила матушка Смарагда, был неверующий священник. Матушка Смарагда это знала, тяготилась, но деваться было некуда. Так вот, на исповедь к этому священнику она ходила так: сначала исповедовалась одна у себя в келье пред иконой св. Спиридона Тримифунтского, которого особенно чтила, а затем шла в храм на исповедь явную. Явная была необходима как открытый подвиг смирения и урок всем о недопустимости раскола. Как–то к случаю она рассказывала близкой душе: после одной такой двойной исповеди она увидела во сне, что стоит на клиросе, кто–то раздает всем по цветку, а ей дает два со словами: «Это тебе за две исповеди»7.
Матушка Смарагда говорила про себя: «Я нерадивый монах. И спасаться мне нетрудно: на работу не хожу, сижу себе в отдельной келье, в покое, четками помахиваю. А вот ты пойди спасись на торчке, среди мира, как все другие живут».
Так что «монастырь в миру» есть христианство «на торчке». Звучит не благолепно, но так, как есть8.
Все больше пустыни в Церкви и все меньше людей в храмах. Это с одной стороны, а с другой, все многолюдней экуменические съезды. Но матушка Смарагда говорила своей ученице: «Даже если и совсем одна будешь стоять в церкви, — стой!» И в храме, в смысле посещения богослужений, и в Церкви, в смысле верности ей. И она же говорила: «Мы приближаемся к печатям»9.
Вот почему призывом «ищите Царствия Божия» наполнено Евангелие. Никодим, как мы знаем, ужаснулся, поняв реальность нового рождения в духовность и его выше-естественность для земных людей. И мы ужасаемся при мысли о духовности и прячемся от нее в любую внешность: философскую, экуменистическую, типиконическую.
Матушка Смарагда говорила: «Невозможно вам объяснить — что такое духовная жизнь; но хорошо если вы знаете, что она существует»10.
Эта монахиня, о жизни которой, может быть, не осталось никаких других свидетельств, кроме перечисленных здесь, оставила в жизни Сергея Иосифовича глубокий след. Он вспоминает об обличении в духовной гордости, обращенном к нему11, о последнем дне жизни матушки Смарагды12:
«Я помню смерть матушки Смарагды. В это майское утро я шел к обедне и по дороге зашел узнать о больной. Когда я вошел на крыльцо, то увидел, что две ее келейницы стаскивают с чердака давно приготовленный гроб. “Как матушка?” — “Плохая”. Я прошел в комнату, где около постели были три женщины, наверно, самые близкие ей по духу. “Читай отходную”, — сказала одна из них мне. Я начал читать вполголоса, но не прочел и страницы, как услышал уже какой–то совсем другой, задыхающийся шепот: “читай! читай!” и понял, что уже “подносится чаша”! Когда–то задолго до этого, матушка сказала: когда человек умирает, к устам его “подносится чаша”. Мы еще долго стояли в тишине. Когда умирает святое сердце, это уже не скорбь, а только таинство.
Вот почему, когда через 8—9 лет после ее смерти я приехал на несколько часов в этот городок и пошел на кладбище, то, увидев среди сплошного снега, занесшего в ту зиму даже кресты, верхушку ее креста на бугре, я, к удивлению проходящего мальчишки, сошел с узкой тропинки и буквально пополз по снегу к этому еле видному знаку, как утопающий к острову, и, подобравшись, целовал его со слезами, как целовал бы материнский крест».
Литература
- Фудель С.И. У стен Церкви. М.:Русский путь, 2012.