Впервые публикуется в электронном виде по изданию Фудель И. Народное образование и школа. М.: Синодальная типография, 1897. С. 88—102. Орфография и пунктуация приближены к современным.
Публикуемая статья отражает взгляды отца Иосифа Фуделя середины 1890-х годов, когда он вел обширную деятельность в Бутырской тюрьме. В этот период он тесно связывал народность и православную веру и с оптимизмом смотрел на будущее России.
Сергей Иосифович Фудель так характеризовал последующие изменения во взглядах отца Иосифа:
«Если в 1891 году отец еще мог писать Леонтьеву: “Я верю в чисто религиозное призвание России и желаю только одного его”, то теперь <после 1907 года> пошатнулась окончательно вера и в это “только”. “Святая Русь” умирала изнутри, идея сохранения христианства в массах терпела страшное крушение»1.
Примечательно, что в работах Сергея Иосифовича понятие «народ», столь важное не только для отца Иосифа, но и для С. Н. Дурылина, практически не встречается. Говоря о дореволюционной церковной жизни, он чаще обращает внимание на случаи «неверия “верующих”»2, а вглядываясь в будущее, замечает:
«Исторический пессимизм совершенно неизбежен для всякого христианина, если он честно относится к слову Божию. “Сын Человеческий, пришедши, найдет ли веру на земле?” (Лк. 18, 8). <…> В Новом Завете везде говорится не о неудаче христианства в истории, но о неудаче человечества в нем или, точнее, о его нежелании принять христианство. Это есть пророчество о том, что в масштабе всемирной истории будет “много званых, но мало избранных”, что “тайна беззакония уже в действии”, <…> что, “когда будут говорить: ‘мир и безопасность’, тогда внезапно постигнет их пагуба”, катастрофа всемирной истории, не принявшей Христа»3.
КАКАЯ ШКОЛА — НАРОДНАЯ?
Всякая ли школа, существующая для народа, может носить название народной?
Вопрос этот неразрывно связан с иным, основным вопросом: о задачах русской народной школы. Точность терминологии — качество всегда не лишнее — в настоящем случае настоятельно необходимо ввиду важности предмета. Чем правильнее мы будем употреблять названия, тем яснее для нас будет самый вопрос.
Слово «народный» употребляется в двояком смысле: как внешний признак предмета, предназначенного для народного употребления и как внутренний признак, выражающий создание, творчество самого народа.
Так мы говорим: народный театр, народная литература в том смысле, что известный театр устроен для посещения народом или известный подбор книжек, написанных интеллигенцией, предназначен для чтения их народом. Когда же мы скажем: народный быт, народная песня, народная пословица, то всякому ясно, что этими словами мы определяем создание самого народа, творчество его гения, его фантазии.
В каком же смысле можно говорить о «народной школе»? Мы думаем — и в том и в другом, смотря по тому, какая школа. Краткий исторический очерк школьного дела в России дает нам основание для решения этого вопроса.
Все исследователи русской старины согласно утверждают, что допетровская Русь знала только одну школу — церковную. «Старая русская школа, — говорит профессор Ф. И. Леонтович4, — вплоть до Петровской реформы, служила не культурным задачам общего или технического образования народа, но являлась слугой церкви, имела значение миссионерского, религиозно-воспитательного учреждения, направленного на “утверждение веры” в детях путем “книжного учения” и путем религиозно-нравственного их “воздержания” и “благочестия” на почве вероучебных и этических начал христианства. Древнерусская школа преследовала особую специфическую задачу — распространение в народе религиозного образования, привитого на Руси первыми греческими миссионерами и сложившегося затем постепенно в строго замкнутую и догматизированную систему путем многовековой школьной практики древнерусских “мастеров” учебного дела. Основной базис, на котором оперировала древнерусская школа, — “книжное учение”, направленное на обучение детей элементам грамотности, со специальною задачей познания и усвоения вероучебных и этических истин и начал христианства. Такая задача древнерусской школы определила и все направление народного образования в древней России; в его основу легло религиозное мировоззрение византийско-христианской цивилизации. Школа образовывала в Русском — не “человека вообще” (задача нашей школы определившаяся лишь со времен Екатерины II-й), а “специально православного”». «Миссионерская задача Древнерусской школы, сама собою, определяла далее весь ее внешний и внутренний строй. Забота о школьном деле составляла функцию церковной, а не светской власти: только Церковь могла быть компетентною в деле “утверждения веры” путем книжного учения в школе и учения проповеднического и богослужебного в храме. Миссионерство, приравнивавшее школу к храму, поддерживало и развивало обязательность книжного учения; оно было обоюдною каноническою повинностью пастырей и паствы. Пастырь обязывался каноническим уставом “учить малых детей в доме, а всех в храме”, как и прихожане несли каноническую повинность посещать “по силе” школы на одинаковом основании с храмом, усвоять элементы христианского вероучения и этики, дабы быть “истово православным, благочестивым ревнителем правоверия и христианской этики”… На том же базисе миссионерства построялась и вся воспитательная система старой школы: она должна была вырабатывать в школьнике тип стойкого ревнителя христианскаго благочестия».
Мы нарочно сделали большие выписки из труда проф. Ф. И. Леонтовича, чтобы осветить школьное дело России в X—XVII веках. Оставим в стороне неудачные указания в приведенных выдержках на миссионерское основание древней школы: этим проф. Леонтович хочет придать церковной школе только временный характер (сообразно якобы потребности и условиям жизни тогдашнего времени). Факт остается фактом. Древнерусская народная школа была школой церковной. Она была единственной в том смысле, что иного типа школы Русь не знала. «В течение всей земской эпохи, — говорит тот же проф. Ф. Леонтович, — нет нигде в источниках ни малейшего намека на «земские» училища, которые бы учредились силами и средствами данной земли, по решению земского веча… В компетенцию земского наряда, очевидно, не входил вовсе школьный вопрос». Школа эта была, кроме того, единою для всех, т. е. общедоступною для детей «знатных, средних и убогих». Она была школой народной в истинном смысле этого слова, так как никем не была навязываема народу, а давала ему все то, что он от школы требовал и что он во все века считал (и считает до сих пор) первою необходимостью и единственною своею потребностью: знание воли Божией, указание пути в Царствие Божие.
Теперь, если мы оглянемся на прошедшие судьбы нашей родины, если мы беспристрастно вдумаемся в исторический рост Русского государства, то увидим, что единственной силой, создавшей наше положение в мире, как особой великой нации, было и есть — Православие. Все скорбные и радостные страницы нашей истории, и великие проявления народного духа, и своеобразие политического идеала, воплотившегося в Самодержавном Царе, все это находит свое объяснение и освещение в Православии, как культурном начале, оплодотворившем нашу жизнь. Оно дало Русскому народу силы вынести все невзгоды, побороть все препятствия, сплотиться, поглотить в себя все чуждые элементы, и создать могучее государство, обнявшее пятую часть земной поверхности. И если есть у насъ какое-либо свое историческое призвание, то осуществиться оно может, конечно, только на почве тех же культурных начал, коими ярко окрашено все наше прошлое.
Храм и школа воспитывали в Русском народе эти начала со дня крещения Руси. Школа была неразрывна с Церковью и вырабатывала в каждом школьнике «тип стойкого ревнителя христианского благочестия». Ясно отсюда, какое значение имела церковная школа в судьбах Русского народа и государства. Она была тем цементом, которым скреплено все здание русской исторической жизни.
К сожалению, целостность этой жизни нарушена была преобразовательной эпохой Петра Великого. С того времени появляется отделение верхнего образованного слоя от нижнего народного, отделение постепенно все увеличивавшееся. Этот «раскол» отражается между прочим и на судьбе народной школы; с этого времени ее задача, ее положение раздваиваются. Она становится не столько «цементом», сколько проводником тех или других идей или желаний сверхнародного слоя. Народные школы древнерусского типа не исчезают совершенно во все послепетровское время; они только умаляются, уступая свое место «школам для народа», устраиваемым правительственной властью с утилитарными целями, как например, «цифирные» школы Петра І-го, или с целями «просвещения», своеобразно понимаемого, как то было во все последующее время.
Духовная рознь между образованным классом и народом с конца прошлого столетия прогрессивно росла; но, пока существовало крепостное право, эта рознь оказывала мало влияния на духовную жизнь народа, сохранявшегося, так сказать, под колпаком крепостной зависимости. В 60-х годах народ стал свободным, и в то же время умственная жизнь руководящего класса в стране достигла высшего предела измены родным началам истории и народной жизни. Что получилось в результате? Неизбежная встреча только что освобожденного народа, бережно хранившего начала своей культурной силы, и «руководящего» класса, отрекшегося от этих начал. Собственно говоря, это была даже не встреча, не общение, а стремительное нападение интеллигенции на свежую, девственную народную почву. Нападению тому, как нельзя более, способствовала земская реформа, предоставившая интеллигенции широкое поле действия в деревне. И она воспользовалась предоставленным ей правом и главное свое внимание обратила на народную школу, как на самое удобное средство для достижения своих целей. С этого времени началось быстрое распространение так называемой земской школы, которая грозила вытеснить древнебытовую народную школу, ютившуюся по селам и деревням, в церковных сторожках и крестьянских хатах, несмотря на все вынесенные невзгоды.
Задачи школы земской определялись и определяются всецело стремлениями руководителей этой школы, т. е. интеллигенции. Стремления же ее всегда одинаковы. Относясь отрицательно к народному мировоззрению, считая его только «суеверием» и «отжившими предрассудками», интеллигенция стремится прежде всего разрушить это мировоззрение, а затем воспитать народ в том духе, в каком сама воспитана, т. е. поднять его до возможной степени «развития» (интеллигентного, разумеется); словом, создать сельскую полуинтеллигенцию.
Не останавливаясь на критике этих стремлений, приведем несколько доказательств, подтверждающих наше определение.
Н. Бунаков, очень видный и популярный педагог, в своей книге «Школьное дело» говорит, что «задача народной школы ничем не отличается от задачи всякой школы. Народная школа, как и всякая другая, должна всеми силами содействовать всестороннему, гармоническому развитию всего человека, сообразно его природе, как организма растущего, живущего, мыслящего, чувствующего, желающего и способного к бесконечному самоусовершенствованию, саморазвитию, самообразованию. Школа должна не только удовлетворять, но также возбуждать и питать в народной массе потребности, возвышающие человеческое достоинство; она должна содействовать поднятию уровня народных понятий и способствовать очеловечению массы, внося в жизнь ее как можно больше человеческих начал. Школа создается, направляется, совершенствуется не темною массой, живущею бессознательной, полуживотной жизнью, а лучшими людьми и совершенствует массу. Требования массы, с которыми она обращается к школе, отнюдь не обязательны для школы и не могут быть мерилом ее задачи. Это мерило у школы должно быть собственное, соответствующее современным понятиям лучших людей в пределах возможного»5.
Приведенные слова чрезвычайно ясно указывают на те требования, кои интеллигенция предъявляет к «народной» школе. Народ, по заявлению авторитетного педагога, — это «темная масса, живущая бессознательной, полуживотной жизнью». Школа должна «очеловечить» эту массу, а как это сделать — укажут «лучшие» люди… Какая голая откровенность, какое цинично-высокомерное отношение к тому народу, который удивляет мир своими подвигами духовного смирения и самоотверженной любви к ближнему! И какое невежественное отрицание всей многострадальной истории народа, отрицание его заслуг, его исторических прав на самоопределение!
Чтобы не было затем сомнения в правильности определения задач земских школ, приведем еще высказанное мнение по этому поводу журнала Русская Мысль. «В объяснительной записке к проекту устава общеобразовательных учебных заведений, говорит журнал, Министерство Народного Просвещения проводило ту мысль, что «с уничтожением крепостного состояния и с дарованием чрез то прав гражданских и человеческих всем лицам без исключения, оказывается более, чем когда-либо, настоятельная необходимость приготовлять людей для всех поприщ и для всякой деятельности. Чтобы пользоваться разумно правами человеческими, необходимо развить в массах сознание этих прав, возбудить любовь к труду разумному и поселить в каждом уважение к самому себе и к человеку вообще. Только при таких условиях может уничтожиться господствующее еще у нас разъединение между сословиями и явиться разумное распределение занятий между всеми общественными деятелями». «Земская школа, — добавляет Русская Мысль, — создалась именно в этом направлении, и можно лишь пожалеть, что недостаток средств и другие неблагоприятные условия до сих пор не дают этой школе возможности развиться повсеместно, нормально и быстро»6. Как характерно в этом определении задач «народной» школы, объединение их с задачами «общеобразовательных учебных заведений»!
Как бы то ни было, но с открытием земских школ указанные задачи стали осуществляться довольно энергично.
Не было дела более популярного и высокого, как дело «просвещения темной массы», и тысячи недоучившихся юношей и девиц тянулись в деревню «развивать» и «вносить человеческие начала». Чему учить, как «развивать», указывали «лучшие люди» данного времени, то есть люди наиболее всех других чуждые народу и его духовной жизни. А под «человеческими началами», вносимыми в «невежественную массу», разумелась всегда совокупность тех понятий, которые господствовали в интеллигентной среде в данное время; пусть даже они менялись и меняются чуть ли не каждое пятилетие, они все-таки сохраняют свою главную окраску космополитической прогрессивности, а это главное условие для того, чтобы считать их «современными» понятиями и всеми возможными средствами вносить их в народное сознание.
Результаты интеллигентного воззрения на задачи народной школы не замедлили сказаться в жизни. Уже в 1873 году (25 декабря) в Высочайшем рескрипте на имя министра Народного Просвещения было объявлено, что уже были «некоторые попытки обратить народные училища в орудие нравственного растления народа, чтобы отклонить его от тех верований, под сенью коих, в течение веков, собиралась, крепла и возвеличивалась Россия». Знаменательное указание с высоты Престола на пагубное явление послужило началом правительственных изысканий к устранению замеченного зла. В Высочайше утвержденном 12 июля 1879 года Положении Комитета Министров, единогласно было выражено следующее убеждение по вопросу о начальной школе: «духовно-нравственное развитие народа, составляющее краеугольный камень всего государственного строя, не может быть достигнуто без предоставления духовенству преобладающего участия в заведовании начальными школами». Такое участие служителей Церкви, по мнению Комитета, необходимо для того, чтобы «удовлетворение потребностям народного просвещения не шло путем ложным, а потому вредным для народной нравственности и для общественного порядка». При обсуждении того же вопроса в заседании Комитета Министров 17 марта 1881 года, бывший министр Финансов, дейст. тайн. сов. Абаза заявил, что «преследуемая правительством цель—доставить народной школе нравственно-религиозное основание столь неоспоримо верна и составляет вопрос такой первостепенной важности, что министр Финансов, даже при самом неблагоприятном состоянии Государственного Казначейства, счел бы себя обязанным изыскать потребные на то денежные средства». Вместе с тем, он выразил мнение, что «православное духовенство ближе всего подходит под условия, соответствующие его назначению, в качестве руководителя начальных училищ, чем учители и учительницы народных школ, среди коих нередко возникали самые вредные и опасные для общества элементы».
Необходимо здесь же заметить, что одновременно с ходом правительственных изысканий по оздоровлению школьного дела, и в обществе шла критическая работа самосознания, возмущенная новой антинациональной постановкой этого дела. Представителем этого направления был и есть проф. С. А. Рачинский. Его практические труды в Татевской школе, его статьи по школьному вопросу в Руси — всем известны. Его просвещенное влияние на решение школьного вопроса в народном духе никем не может быть оспариваемо, но оценено, как следует, может быть только в будущем.
Но возвращаемся к изысканиям правительства в данном направлении. Результатом этих изысканий было Высочайше утвержденное 26 января 1882 года Положение Комитета Министров, по которому было поручено г. Обер-Прокурору Св. Синода, по соглашению с подлежащими ведомствами, дать дальнейшее движение вопросу о предоставлении православному духовенству надлежащего влияния на народную школу. Вследствие этого, в октябре 1882 года при Св. Синоде была образована комиссия из членов духовного ведомства и Министерства Народного Просвещения, результатом трудов которой были Высочайше утвержденные 13 июня 1884 года «Правила о церковно-приходских школах».
Собственно говоря, «Правила» эти школьного вопроса в целом не решили. Но они дали возможность к решению этого вопроса. Они восстановили и дали организацию и права той школе, которая искони по своему духу и задачам была излюбленной школой у народа, совершенно удовлетворяя его духовным запросам и стремлениям. Школа эта есть тип русской народной школы, не по одному только названию, как «школа для народа», а по существу, как школа чисто национальная, исторически сложившаяся и не отделимая от духовного и бытового строя Русского православного народа. Задачи современной церковно-приходской школы те же, что и задачи народной школы при Владимире Святом, Ярославе Мудром, московских царях, — это просвещение учащихся светом Христова учения, воспитание любви к Церкви Православной, послушания ее заповедям, подготовка к сознательному участию в жизни церковной.
Таким образом, в настоящее время мы имеем перед собой два типа школ: одна школа — новейшая, насчитывающая себе не более 30 лет, школа светская, земская, вольная, как хотите назовите, только не народная, преследует задачи общеобразовательные, с целью «развития» темной массы согласно современным понятиям «лучших людей» и выработки из православного крестьянина «человека вообще». Другая школа — древнерусская, существующая со времени крещения Руси, назовем ли ее церковно-приходской или национальной, бытовой, но во всяком случае народная по существу, неразрывно связанная с прошлым России и ее культурным будущим, преследует задачи развития и укрепления религиозного самосознания и выработки «не человека вообще, а православного».
Сопоставление этих двух типов школ очень полезно. Оно помогает нам разобраться в тех мелочах, которые заслоняют в сознании сущность школьного вопроса. Сопоставление это необходимо для того, чтобы каждый мог прямо и без лукавства ответить: какому типу школ он сочувствует и на какой стороне стоит.
Примечания:
- Собр. соч. в 3-х тт. Т. 1. С. 39. ↩
- Там же. С. 56. ↩
- Собр. соч. в 3-х тт. Т. 2. С. 270—271. ↩
- «Школьный вопрос в Древней России» (Варшавские Университетские Известия 1894 года, книга V). Мы нарочно приводим свидетельство о древней школе проф. Ф. Леонтовича, а не кого-либо другого, так как его личные симпатии лежат не на стороне церковной школы, что заметно даже в приведенном отрывке. Но тем ценнее его историческое свидетельство о характере древней школы. Курсив везде проф. Ф. Леоновича. ↩
- Школьное дело, стр. 4 и 5. Курсив везде наш. ↩
- Русская мысль. Август, 1895 г. Из литературных наблюдений. Курсив наш. ↩